Санаторий (слова и предметы) - Дмитрий Никитин

«Ну и грубиян этот ваш администратор!» – обратился Таль к румяному толстяку, рассчитывая на сочувствие, поскольку тот как будто принимал участие в разговоре на его стороне. «Может, просто чудак?» – поправил его Влошич, словно Таль высказался слишком резко и его оценку необходимо было смягчить, чтобы не произнести неблагоприятного впечатления – хотя, по совести говоря, Таль с полным правом мог бы после такого приема выразиться и похуже. «Он не виноват, – сказал толстяк, ударяя в свой бубен. – Это все его жена заела, вечно они с ней ругаются, да и больные здесь – не подарок, прямо скажем! Столько с ними мороки, что он уж и не рад, когда появляются новые!» «Но мы ничем не больны», – сказал Таль. «Ну все равно, отдыхающие тоже бывают не подарок, – сказал толстяк. – Только от них и слышишь: подай то, принеси се, сходи туда. Вечно им все не так! Вот на днях одна дама закатила истерику и грозила выброситься из окна. Правда, это была все та же жена Германа Осиповича, но встречаются такие отдыхающие, что похуже нее!» «Что-то вы подозрительно выгораживаете своего Германа Осиповича, – сказал Таль. – Мне кажется, он принял нас неоправданно грубо и должен извиниться перед нами. Ведь мы, кажется, никаких истерик пока не закатывали. Лично я теперь не собираюсь подбирать эти ключи – пусть сам их поднимет и с извинениями принесет нам, так ему и передайте». «Вот видите, не успели вы приехать, как уже устроили скандал, – укоризненно сказал ему толстяк. – Понимаете теперь, как администратору с вами со всеми сложно? Так и быть, я готов сам поднять ключи и положить вам в руки, только не создавайте проблем Герману Осиповичу, он и так весь задерган». «Вы-то здесь причем, – с неудовольствием сказал Таль. – К вам у меня претензий нет, мне нужны извинения администратора, который неподобающим образом повел себя с нами». «Ну, может я тоже администратор, откуда вы знаете? – примирительно, хотя и с трудом сдерживая раздражение, сказал толстяк. – Я готов принести извинения за нас обоих, только успокойтесь». С этими словами он подошел, чтобы поднять ключи, но Таль при его приближении сам раздраженно наклонился, схватил их и, ни слова больше ни говоря, удалился. Влошич робко последовал за ним.

Рассказ Иеремии Курицыной

«Что за бардак!» – возмущался Таль, пока они с Влошичем шли по коридору. Коридор был длинный, петлял, разветвлялся, и они никак не могли отыскать свою комнату. Хуже всего, что номера были расположены не по порядку, а вразброс: Таль с Влошичем видели уже и 26-ю комнату, и 36-ю, а своей 16-й – еще нет. «Просто свинство!» – закричал наконец Таль. «Не кипятись ты так, – виновато сказал ему Влошич. – Вот увидишь, это не такой уж и плохой санаторий». «Почему же мы тогда не можем найти нашу комнату?» – напустился на него Таль, не знавший, на ком еще выместить свою злость. «Потому что мы ее прошли», – сказал Влошич. «Как прошли? – воскликнул Таль. – Что же ты не сказал!» «Да я не знал, что ты ищешь ее», – объяснил Влошич. Им пришлось возвращаться больше чем на полпути; окончательно Таля вывело из себя то, что их номер располагался около уборной и тут постоянно ходили люди, хлопая дверьми. «Свинство какое! Как в поезде!» – повторял он.

Друзья весьма удивились, когда, отперев свою комнату, обнаружили, что она набита чужими вещами, да еще к тому же там сидела неизвестная им пожилая женщина. «Вы кто? – спросил у нее Таль. – Мы ошиблись номером?» «Иеремия», – ответила женщина. «Что Иеремия?» – спросил Таль. «Я Иеремия», – объяснила женщина. «Но ведь Иеремия – мужское имя», – недоуменно сказал Таль. «Ах, если бы вы знали, как мне осточертело всем объяснять! – всплеснула руками женщина. – Будьте добры, избавьте меня от этой унизительной процедуры». «Ладно, а вы что, уборщица?» – спросил у нее Таль. «Нет, – ответила Иеремия. – Я просто здесь живу». «Но как же так, ведь это наш номер, вот и ключи, которыми я отпер дверь – они подошли». «Да, – сказала Иеремия. – У меня незадолго до того их отобрали». «Почему же вы здесь?» – спросил Таль. «Потому что мне некуда идти. Меня предупредили, что здесь будут новые жильцы, но мне просто некуда податься». «Ну хорошо, а мы-то с Влошичем почему должны страдать из-за этого? Это уж ваши проблемы, мы вам помочь ничем не можем». «Хозяин не имел права меня отсюда выгонять! – громко сказала, взвизгнув, Иеремия. – Он знал это, но отобрал у меня ключи и сказал: выметайтесь отсюда, либо сами разбирайтесь с новыми жильцами. А мне некуда идти!» «Это все понятно, но я повторяю свой вопрос», – сказал Таль. «Какой?» – спросила Иеремия. «Почему мы с Влошичем должны страдать из-за этого? Мы вам ничем помочь не можем», – повторил свой вопрос Таль. Женщина разрыдалась. «Погоди, – вмешался в разговор Влошич. – Давай разберемся все-таки, что здесь произошло, может у нее беда какая». «Да что это за издевательство! – закричал на него Таль, размахивая кулаками. – Ты затащил меня в этот идиотский санаторий, который, кажется, вовсе не санаторий, а дурдом! Почему я не могу спокойно устроиться в своем номере и отдохнуть после поездки? Пусть она убирается к чертовой матери!» При этих словах женщина зарыдала еще вдвое громче, да так пронзительно, что Таль с Влошичем вздрогнули. «Давай хотя бы выслушаем ее объяснения», – примирительно предложил другу Влошич.

Иеремия начала объяснять, но путано и сбивчиво, и начала с происхождения своего имени: оказывается, родители ее были очень набожны и пожелали во что бы то ни стало дать дочери такое имя, не взирая на то, что оно мужское. По их мнению, окончания «ия» было достаточно для того, чтобы это имя подходило и для девочки. «А полностью меня зовут Иеремия Ивановна Курицына», – добавила женщина. «Это хорошо, но нам уже нет до этого никакого дела, – ответил Таль. – Нам нужны другие объяснения». При этих словах женщина снова заплакала и продолжила говорить только после того, как Влошич, сжалившись, стал ее утешать. «Вы видите, что я уже старуха, – сказала она сквозь слезы. – Я очень тяжело больна и долго не проживу. Ни родственников, ни знакомых у меня нет, и вот я заключила договор: передала свою квартиру государству в обмен на пожизненное лечение в этом санатории. А этот негодяй, Герман Осипович, теперь гонит меня! Да какое он имеет право?! Вы скажите мне!» «Я не знаю, – сказал Таль. – Нам-то что теперь делать?» «Да что вы все заладили одно и тоже! – взвизгнула старуха. – Вы скажите, что мне теперь делать, это поважнее!» «Я не знаю, меня это не касается», – сказал Таль. Чтобы одернуть его, Влошич исподтишка так стукнул его кулаком по спине, что Таль крякнул.

Водворение в комнате

«Санаторишко-то захудалый, – говорил Таль, пока они с Влошичем шли по длинному коридору, разыскивая Германа Осиповича. – Чего только нас сюда понесло! Посмотри, какие стены!» С этими словами он отковырнул от стены кусок штукатурки величиной с ладонь и хлопнул им Влошича по плечу. Тот закашлялся от попавшей ему в нос известковой пыли. «Запасись терпением, – сказал Влошич. – Тебе здесь еще понравится». «С чего ты это взял?» – «Я на это надеюсь». «Если не понравится, ты мне поплатишься за это», – сказал Таль.

В этот момент, не успел Влошич высказать свое удивлением этими словами, они увидели толстяка, с которыми разговаривали у ворот «Вешнего дня». «Послушайте, милейший! – окликнул его Таль. – Будьте добры, удалите из нашего номера старую женщину!» «Почему я?» – спросил, оборачиваясь, толстяк. «Вы же представились администратором, вот и приведите наш номер в божеский вид. Даю вам пять минут, а не то, честное слово, я тут вам все разнесу в пух и прах!» – Таль уже не на шутку рассвирепел. «Да я никакой не администратор, я представился им только для того, чтобы избавить беднягу Германа Осиповича от ваших домогательств, – сказал толстяк. – Однако вы, как видно, вовсе не утихомирились, а наоборот, только разорались еще больше. До чего же трудно с вами, отдыхающими! Лучше уж вам сразу уехать отсюда, чем так терроризировать персонал». «Каких еще домогательств?» – опешил Таль. «Все вас не устраивает и все вы чего-то требуете от Германа Осиповича, – объяснил толстяк. – Просто как дурак, честное слово!» «Вот я тебе по роже съезжу, будешь знать тогда, кто тут дурак!» – пригрозил ему Таль. «Вы еще смеете мне угрожать?» – налился кровью толстяк. Тут Таль, действительно, ударил его по лицу, на котором остался огромный баклажанного цвета след от кулака, похожий на вмятину в гнилом фрукте. «Надо же, пропечатались все костяшки», – удовлетворенно сказал Таль. Толстяк заверещал, и, повизгивая, как поросенок, скрылся.

Тут на шум явился, наконец-то, сам Герман Осипович. Мы забыли сразу сказать, что был человек двухметрового роста, с крупным лицом, на котором все черты казались по меньшей мере в полтора раза преувеличенными, и костлявыми оттопыренными ушами. Эти уши, круглые, большие, как лопухи, при ходьбе его даже покачивались, и это выглядело до того нелепо, что Таль с Влошичем залились хохотом. Они чуть животы себе не надорвали. «Выселите из нашего номера старуху!» – повторил ему Таль свое первоначальное требование. «Если вам это нужно, сами и выселяйте!» – сказал Герман Осипович. «Давайте нам тогда другую комнату», – сказал Таль. «Свободных нет, – сказал тот. – В других еще большие сложности». «Тогда идемте с нами выселять старуху!» – сказал Таль. На этот раз Герман Осипович вздохом выразил свое согласие.